Неудавшаяся история [СИ] - Татьяна Зингер

Когда последний страдалец был выпровожен восвояси, я опять отправилась к князю. У массивных арочных дверей никого не отыскалось. Странно, стражники денно и нощно сторожат покой княжеской особы. Да, и они не без грешка — по очереди упиваются в харчевнях. Но с поста не уходят. А нынче — ни одного.

Терем опустел. Обычно гомонящий, теперь он налился неестественным безмолвием. Исчезли слуги, не суетилась привечающая гостей Ельна. Я, оглядываясь подобно воришке, прошмыгнула к величественной лестнице. Провела ногтями по перилам, меж которыми извивались вырезанные в дереве змеи да ящерицы. Всегда засматривалась на них, но боялась показаться дурехой, тыкающей в орнамент.

Покои Всемила находились в правом крыле второго этажа, и я там была единожды, мельком и исключительно из-за неумолимого любопытства. Приличным барышням, как известно, не подобает видеть опочивальню малознакомых мужчин.

Я почти прошла наверх, но слух различил шепотки, доносящиеся из коморки дружины. Так стража прохлаждается? Ай-ай-ай, как нехорошо. Я просунула нос в щелочку между створкой и стеной. Здоровое любопытство никому не повредит.

Писклявый голосок трусливо вопрошал:

— Нет, но вдруг?! А если нас обвинят?

— Ты подливал ему в пойло яд? — резонно заметил второй голос. — Ты для них кто? Блоха на шкуре государственных интрижек, тьфу.

— Но жалко ж… Кто будет… ну… управлять тута всем? — пролепетал первый.

— А смысл жалеть? Он тебе чего хорошего сделал? — грубым басом вклинился третий стражник. — Родители посадили на хлебосольное местечко, так он выгнал всех. И что ж, кому-то лучше стало? Зад он просиживал, вот что!

— Но помрет жешь…

— Не бери слишком многое на себя, — напирал второй дружинник. — Помрет — не помрет. Дело богов, не наше.

Третий товарищ согласно промычал. Писклявый стражник никак не унимался.

— Нельзя так…

— Как? Князей, что ль, не знаешь? Нового посадят. Такого же!

— Но Всемил… — Первый дружинник вздохнул.

— Да заладил ты! — Раздался глухой удар кулака о, предположительно, столешницу. — Всемил, Всемил! Он тебе кто, брат родной? Нашел, кого жалеть. Мы тут перебиваемся с хлеба на соль, детей последними крохами кормим. А этот, видал, каких рыб жрет?! Если жалостливый такой, то вали отсюда. Нет — не спорь. Все наши в городе против, значит, а один ты нюни пускаешь!

У меня непроизвольно приоткрылся рот. Неравнодушие к чужим тайнам точно доведет до могилы. Что складывалось из рваных обрывков беседы? Намечается переворот? Нет, не может быть! Ерунда.

Но ни одного дружинника, кроме рассуждающих о жалости, не было видно, в тереме царила тишина. Близилась ночь. Коленки задрожали и подломились, будто хрупкие веточки.

По ступеням я взбиралась целую вечность. Ворвавшись к князю, я застала того за чтением книги. Всемил попытался возмутиться, но я предостерегающе приложила палец к губам.

Князь поднялся из-за стола, отложив увесистый том в золотистой обложке. Одет он был в длинный халат с вышитым на синеватой ткани гербом княжества. По всей видимости, готовился ко сну и не подозревал о жутких рассуждениях собственных стражников.

— Что с тобой? — прошептал Всемил.

— Там… Там…

— Там? — переспросил он. Непонимание сменилось подозрением. — Ты пьяна?

— Тебя хотят того… — Слова спутались. Вместо долгих объяснений я провела оттопыренным большим пальцем по горлу, изображая, как перерезают глотку.

Всемил потуже завязал пояс на халате. Словно я собиралась его обесчестить. Пугающие знаки он воспринял не в мою пользу.

Я нащупала ключ в замочной скважине и трижды провернула его. Чтоб никто не вломился в княжеские покои.

— Рада, объяснись, — насторожился Всемил, не перестающий следить за моими метаниями.

Из сбитой речи он удивительным образом вынес основную суть. Синева в глазах помутнела.

— Не может быть, — князь свел брови на переносице.

— Я так слышала.

— Тебе могло показаться.

Могло. Яд, убийство, родители, хлебосольное место. Стоит ли ожидать доказательств?

— К тому же, Рада, ты ведь чародействуешь. Неужели не защитишь?

— Не защищу, — всхлипнула я, подбираясь поближе к окну. — У меня плохо с боевой волшбой.

Осторожно высунулась наружу, отмеряя расстояние до низа. Около двух саженей. Под окнами расцветают розовые кусты, сгорающие в закате цвета красного золота.

— Ну и какие предложения?

— Сбегаем, — заключила я. — Связывай простынь с одеялом.

Всемил нерешительно промямлил:

— Зачем?

— Есть два варианта. — Во мне впервые ожил учитель. — Первый: мы вылезаем из окна.

— Ни за что!

Он и сам представлял расстояние до не слишком мягкого приземления. К тому же, у князей не принято сигать через окна, если присутствует парадный вход. Ну, извините. Кто со мной поведется, тот и виноват.

— Хорошо. Ты летать умеешь?

— Нет, — Всемил зябко передернул плечами.

— Тогда второй вариант отпадает.

Я печально улыбнулась. Послышались шаги, многозвучным топотом ступающие по лестнице. Всемил встрепенулся. Что-что, а нагонять страх я умею. Князь, робея, предложил поговорить с нападающими.

— Они нас убьют! — трагичным шепотом верещала я. — Никого не пожалеют!

Снаружи постучали. Низкий голос вежливо попросил князя отворить. Я усердно вспоминала хоть какие-нибудь чары, но все, включая простейшие, напрочь выветрились. Всемил, сдавшись, вытянул с кровати светлую простынь, встряхнул одеяло и начал связывать их между собою.

В тот момент, когда стук вырос до нетерпеливого, Всемил приматывал получившуюся веревку к ножке кровати. Та, твердая и толстая, выдержала бы не только худощавую девку да плечистого князя, но и молодую лошадку, решившую покататься на канате.

— Возьми одежды, — напомнила я, и Всемил ринулся к шкафу, сгребая в кучку куртку, штаны и рубашку.

Трусит. Весь в меня. Оружия в комнате нет — разве князь не должен всегда находиться при именном мече? — а стража наверняка пришла не с цветами.

Повторный стук был куда продолжительнее первого. Князь скинул вещи и перелез через подоконник, крепко хватаясь за простыню. Слез он в пару мгновений. Я с сомнением уставилась на тянущиеся ввысь ветки кустов и машущего мне Всемила.

Помнится, лодыжку сломала, неудачно спрыгнув с деревца. Запястье — споткнувшись о выпирающий корень. Каковы шансы, что нынешнее приземление окажется безболезненным?

Но ужас подгонял, подталкивал когтистыми лапами в спину. Я схватилась за веревку, взвизгнула. И повисла на ней. От носков до кустов расстояние почти не изменилось. Лоб покрылся испариной, каплями осевшей на ресницах и веках. Гибель ожидала с обоих концов простыни.

— Мамочки! — пискнула я, расцепляя пальцы.

Всемил, негромко выругавшись, ринулся хватать летящую сверху тушку. Та упала в крепкие мужские объятия и с нервным хихиканьем вонзила в его шею ногти.

— Ты почему сама не перелезла? — зашипел князь, стаскивая меня.

— Боялась упасть, — призналась я. — Так, идем за книгой.

— Тебе захотелось в книжную лавку?!

Я нарочито громко цокнула и указала на дом. Мы, подобрав раскиданную одежду, поспешили туда.

— Зачем я поддался на твои уговоры? — Князь накинул на плечи походную куртку. — Я бы смог с ними разобраться.

Между тем, возвращаться он не спешил.

— Я бы тебя хоронить не стала, — честно предупредила я. — В городе оставаться опасно. Вдруг ты досадил ещё кому?

— Рада, сколько заплатить, чтобы ты пошла со мной? — после короткого раздумья решился Всемил. — Одному мне придется туго. Ни оружия, ни денег.

О, не волнуйтесь, князь, я с вами. В спокойном, лишенном нечисти городке скучно. Ученики забудут мои байки. Больные недолго погорюют по безотказной знахарке. Заберу книгу по волшбе, и вперед. Заодно предупрежу Лиса, что его ждут счастливые будни в бегах. Как и нас.

Обо всем этом, исключая варрена, я и поведала Всемилу, с кряхтением перелезая через ставший родным забор.

Лазутчицей я не была со времен обучения. Тогда частенько приходилось прятаться по лесам и погостам. Из некоторых я вылезала самостоятельно, в других меня находила учительница, но и мысли не возникало о том, что во взрослые годы, будучи вполне разумной особой, я буду пробираться в собственное жилище ползком.

— Постой здесь, — попросила я, когда Всемил спрыгнул во двор.

— Зачем? — перепугался князь. — А ты куда?

Неужто решил, что я дам деру или выдам его стражникам?

— Я вернусь, честно.

Не говорить же о варрене. Я — девица благочестивая, чистая в помыслах и поступках. А бездомный воришка очерняет непорочность так же, как дым от печи коптит потолок.

Всемил не стал спорить. Я, забравшись на кухоньку, негромко позвала Лиса. Хм, его нет. Ушел? Что-то здесь нечисто.